Макиавелли Н.

Книга третья
КОЗИМО: Предмет нашего разговора сегодня меняется, и вместе с тем должен измениться и вопрошающий. Мне не хотелось бы заслужить упрек в самонадеянности, которую я всегда осуждал в других. Поэтому я слагаю диктатуру и передаю ее кому угодно из присутствующих моих друзей.
3АНОБИ: Мы были бы вам очень признательны, если бы вы сохранили вашу диктатуру, но если вы настаиваете на своем отказе, — назначьте по крайней мере кого-нибудь из нас своим преемником.
КОЗИМО: Предоставляю это синьору Фабрицио.
ФАБРИЦИО: Охотно принимаю полномочия и предлагаю следовать венецианскому обычаю, т. е. предоставить первое слово самому младшему. Война — это ремесло молодых, и я считаю, что говорить о нем лучше всего юношам, потому что они раньше всех покажут себя на деле.
КОЗИМО: Итак, очередь за вами, Луиджи. Приветствую своего преемника и думаю, что и вы, синьор Фабрицио, останетесь довольны таким собеседником. Вернемся теперь к предмету разговора и не будем терять время.
ФАБРИЦИО: Несомненно, что для ясного понимания искусства боевого построения войска надо рассказать вам о том, как поступали в этом случае греки и римляне. Однако, вы сами можете прочесть об этом у античных писателей; поэтому я опускаю целый ряд подробностей и буду говорить только о том, чему, по-моему, необходимо подражать, если мы хотим хотя бы в некоторой мере усовершенствовать наши современные войска. Я собираюсь пояснить вам одновременно построение войска в боевой порядок, подготовку его к настоящему бою и обучение примерным сражениям. Самая большая ошибка начальника, строящего войско в боевой порядок, — это вытянуть его в одну линию и поставить судьбу. сражения в зависимость от удачи единого натиска. Корень ошибки в том, что забыты действия древних, у которых линии войск располагались последовательно одна за другой. Ведь иначе нельзя ни помочь передним войскам, ни прикрыть их при отступлении, ни сменить их во время боя; римляне знали это лучше всех. Для большей ясности надо сказать, что каждый легион состоял у них из гастатов, принципов и триариев. Гастаты ставились в первую линию войск, образуя крепкие сомкнутые ряды, за ними более редкими рядами стояли принципы; сзади всех находились триарии, построенные таким образом, что между рядами у них оставались широкие промежутки, которые в случае нужды могли быть заняты и гастатами, и принципами.
Кроме того, в каждом легионе были пращники, стрелки из лука и другие легковооруженные воины, которые не стояли с одних рядах с пехотой, а располагались впереди войска, между конными и пешими солдатами. Эти-то легковооруженные и завязывали бой; если они побеждали, — что бывало редко, — то сами довершали успех; если их отбрасывали, они отступали, обходя фланги сомкнутых войск, или занимали нарочно оставленные для этого промежутки между рядами, располагаясь затем позади. После отхода легко вооруженных с неприятелем схватывались гастаты, которые при неудаче отходили к принципам, занимая промежутки в их рядах, и тогда бой возобновлялся. Если эта вторая линия оказывалась также разбитой, она отступала к триариям, заполняла широкие промежутки между их рядами, и все дело начиналось заново. При новой неудаче бой был проигран, потому что опять собрать войско было невозможно. Конница размещалась на флангах войска, образуя как бы два крыла. Она сражалась, смотря по необходимости, верхом или спешившись. При таком порядке троекратного возобновления боевой линии поражение было почти невозможно, потому что счастье должно изменить тебе три раза подряд, а доблесть врага должна быть такова, чтобы трижды победить. Греческая фаланга не знала этого способа возобновления боя; правда, она строилась большим числом шеренг со многими начальниками, но располагалась всегда в одну линию. Подкрепление разбитых войск производилось не по римскому способу взаимослияния рядов, а путем замены выбывшего солдата другим. Делалось это так. Представьте себе фалангу, построенную в 50 шеренг; когда начинался бой, сражаться могли первые шесть, так как их копья, или сариссы, были настолько длинны, что из шестой шеренги выступали остриями дальше передних рядов. На место убитого или раненого бойца сейчас же становился солдат из второй шеренги; его в свою очередь заменял стоявший за ним в третьей, и, таким образом, задние шеренги последовательно покрывали убыль передних. При этом способе подкрепления шеренги всегда были заполнены и пустых мест не было нигде, кроме задней шеренги, которая постепенно таяла, ибо пополнять ее было уже некому. Вследствие убыли в первых шеренгах задние понемногу истощались, но передние оставались всегда целыми, и надо сказать, что эту фалангу можно было скорее истребить, чем прорвать, так как глубокий строй делал ее почти непроницаемой.
Римляне вначале пользовались построением фаланги и применительно к нему обучали свои легионы. Позднее этот строй их уже не удовлетворял, и они стали разделять легионы на части, именно — на когорты и манипулы. Они считали, как я уже говорил, что войско тем сильнее, чем больше в нем отдельных живых тел и частей, каждая из которых может действовать сама. В наше время фаланга целиком применяется швейцарцами, воспринявшими и ее глубокий строй и способ пополнения убыли первых шеренг, причем бригады во время боя вытянуты в одну линию. Иногда они располагаются друг за другом, но это делается не для того, чтобы одна бригада при отступлении могла влиться в ряды другой, а для того, чтобы части, находящиеся сзади, могли поддерживать передние. Одна бригада стоит впереди, а другая — за ней несколько вправо, так что может быстро двинуться на выручку, если передним войскам потребуется подкрепление. Третья бригада находится сзади первых двух на расстоянии ружейного выстрела. Делается это с той целью, чтобы в случае поражения передних войсковых частей у них было место для отхода, а третья бригада могла бы двинуться вперед, не рискуя при этом столкнуться с отступающими. Ведь крупная часть не в состоянии влиться в ряды другой, что легко осуществимо для небольшого отряда. Поэтому мелкие и точно обособленные подразделения, составлявшие римский легион, могли быть размещены так, что легко проходили одни через другие и, таким образом, взаимно друг друга поддерживали. Для доказательства превосходства древнего римского боевого порядка над швейцарским достаточно вспомнить, что в боях с легионами греческие фаланги всегда терпели самые страшные поражения, и причина заключалась именно в том, что, как я уже говорил раньше, вооружение римлян и их способ возобновлять битву были большей силой, чем стойкость фаланги. Представим себе теперь, что мне предстоит по образцу этих примеров образовать войско; я воспользуюсь для этого оружием и приемами как греческой фаланги, так и римского легиона; в бригаде у меня было бы 2 000 пик, т. е. македонское оружие, и 3000 щитоносцев с мечами, т. е. римское вооружение. Бригада моя будет разделена на 10 батальонов, как это было у римлян, деливших легион на 10 когорт. Велиты, или легко вооруженные солдаты, которые начинают бой, поставлены у меня так же; как у них.
Таким образом, мы заимствуем у обоих народов оружие и боевое построение, так как в первых рядах каждого батальона стоят 5 шеренг пик, а за ними поставлены щитоносцы с мечами. Это позволит мне выдержать натиск конницы неприятеля и вместе с тем прорвать его пехоту, потому что при первом столкновении у меня, как и у него, будут пикинеры, которые его отбросят, а дальше в бой вступят щитоносцы и уже довершат победу. Изучая этот боевой порядок внимательно, вы поймете его силу, заключающуюся в том, что оба вида оружия могут быть использованы до конца: пики хороши не только против конницы, но и против пехоты, и становятся бесполезны только, когда начинается рукопашная. Чтобы обойти это неудобство, швейцарцы ставят между каждыми тремя шеренгами пик одну шеренгу алебард. Делается это с целью дать пикам больше простора, но места им все же остается слишком мало. В нашем же построении пики, поставленные впереди и поддержанные сзади щитоносцами, могут отразить натиск конницы неприятеля, а при начале боя прорвать и расстроить его пехоту. Когда же бой переходит в рукопашную схватку и пики уже бесполезны, их сменяют щитоносцы с мечами, которые могут действовать в самой большой тесноте.
ЛУИДЖИ: Мы с нетерпением ждем, чтобы вы нам рассказали, как вы расположите вооруженное и устроенное вами войско в боевой порядок.
ФАБРИЦИО: Я как раз собираюсь вам это объяснить. Вы должны прежде всего знать, что обычное римское, так называемое консульское, войско состояло не более чем из двух легионов римских граждан, т. е. из 600 человек конницы, около 11 000 пехоты и такого же количества пехоты и конницы, присланных союзниками и разделявшихся на две части, которые назывались правым и левым крыльями войск. Римляне никогда не допускали, чтобы пехотинцев в союзных войсках было больше, чем в римских легионах, но в отношении конницы это даже поощрялось. С этим войском в 22 000 человек пехоты и приблизительно 2 000 конницы консул предпринимал любые боевые действия и отправлялся в любой поход. Только в редких случаях, когда надо было дать отпор превосходным неприятельским силам, оба консульских войска соединялись.
Заметьте дальше, что при трех главных действиях всякого войска, т. е. марше, лагерной стоянке и бое, римляне всегда располагали свои легионы в середине, так как хотели возможно теснее сплотить самые надежные свои силы; далее я окажу об этом подробнее. Впрочем, союзническая пехота, постоянно общавшаяся с легионерами, была так же полезна в бою, как и римская, потому что проходила ту же военную школу и строилась в том же боевом порядке.
Если мы познакомимся теперь с боевым построением одного римского легиона, мы будем знать боевой порядок всего войска. Когда я вам говорил раньше о разделении легиона на три боевые линии, взаимно сменявшие друг друга, я, собственно, уже изобразил вам боевое построение целого войска.
Я хочу строить свои войска в боевой порядок наподобие римлян; поэтому вместо двух легионов я возьму две бригады, построение коих определит построение всего войска, потому что большая численность его только удлинит боевую линию. Мне кажется ненужным напоминать вам о количестве пехоты в бригаде, о том, что бригада состоит из 10 батальонов, кто ими командует, каково вооружение солдат, кто такие действующие и запасные велиты; обо всем я только что говорил достаточно подробно и думаю, что все это живо в вашей памяти, так как эти основные вещи надо знать для понимания дальнейших подробностей. Перехожу теперь прямо к объяснению боевого порядка войска.
10 батальонов первой бригады составят левое крыло войска, 10 батальонов второй бригады — правое. Войска левого крыла располагаются так: впереди, на линии фронта, стоят рядом 5 батальонов на расстоянии 4 локтей друг от друга, занимая в общем пространство в 141 локоть ширины и 40 локтей в глубину. За этими 5 батальонами, на расстоянии 40 локтей по прямой, находятся еще три, из которых два выравниваются по прямой линии по флангам первых 5 батальонов, а третий занимает серединный промежуток. Таким образом, 3 батальона второй линии занимают в глубину и в ширину то же пространство, что и 5 батальонов первой, но между первыми батальонами остается промежуток в 4 локтя, а между вторыми — 33 локтя. Дальше расположены 2 последних батальона, отстоящие от 3 батальонов второй линии на 40 локтей и выравненные по их флангам так, что между ними останется свободный промежуток в 91 локоть.
Таким образом, все батальоны вместе займут пространство в 141 локоть в ширину и 200 локтей в глубину. На расстоянии 20 локтей от левого фланга батальонов стоит прикрывающая его семирядная колонна запасных пикинеров, построенная в 143 шеренги так, что глубина их равна глубине всего левого фланга 10 батальонов, построение которых я уже описал; 40 шеренг выделяются для охраны обозов и нестроевых, следующих за войсками; декурионы и центурионы занимают свои обычные места. Из трех начальников батальонов один находится в голове, другой — в середине и третий — в хвосте всей колонны, исполняя обязанность tergiductor'а, как называли римляне начальника, находившегося сзади войска. Возвращаюсь теперь к построению головы колонны. Влево от запасных пикинеров стоят 500 запасных велитов, занимающих пространство в 40 локтей, а еще дальше влево рядом с ними будут расположены жандармы, для которых я отвожу пространство в 150 локтей. Наконец, на оконечности левого крыла находится легкая конница, занимающая такое же пространство, как и жандармы. Действующие велиты должны быть при своих батальонах и стоять в оставленных между ними промежутках; задача их — прикрывать фланг каждого батальона, но, может быть, я присоединил бы их к запасным пикинерам. Это решается по обстоятельствам. Начальнику всей бригады я отвожу место или между первой и второй линиями батальонов или впереди между первым батальоном слева, и запасными пикинерами; при нем находятся 30 — 40 отборных солдат, достаточно толковых, чтобы передать его приказы, и достаточно сильных, чтобы защитить его от вражеского нападения; тут же должны быть знамя и музыканты.
Таков боевой порядок бригады, стоящей на левом крыле и составляющей половину моего войска; оно расположено на пространстве в 541 локоть в ширину и, как я уже говорил, 200 локтей в глубину, не считая еще около 100 локтей в глубину, которые придутся на долю запасных пикинеров, охраняющих нестроевые части. Совершенно так же построится и другая бригада на правом крыле; между бригадами остается свободное пространство в 30 локтей, защищаемое несколькими пушками, а за ними следует командующий с главным знаменем, музыкой и отборным, отрядом в 200 человек, главным образом, пехоты, из коих, по крайней мере, десять или более могут выполнять любое приказание. Командующий должен быть так вооружен, чтобы он мог, смотря по обстоятельствам, ехать верхом или идти пешком во главе войска.
Для осады крепостей достаточно иметь при войске 10 пушек, стреляющих ядрами весом не больше 50 фунтов, но в поле они служили бы у меня не столько для боя, сколько для защиты лагеря. Всю остальную артиллерию я бы составил из десятифунтовых орудий, которые, по-моему, удобнее пятнадцатифунтовых, и расположил бы ее перед фронтом войска, если только по свойству. местности нельзя так поставить ее на флангах, чтобы вполне обеспечить от нападения неприятеля. Боевое построение, которое я вам только что описал, соединяет выгоды греческой фаланги и римского легиона. Впереди густыми, сомкнутыми рядами стоят пики, так что при наступлении на врага или при обороне вполне возможно, по примеру греческой фаланги, пополнять убыль передних шеренг людьми, стоящими позади. С другой стороны, если вражеский удар так силен, что фронт пик будет прорван и придется отступить, они вольются в свободное пространство между батальонами второй линии и, соединившись с ними, возобновят сражение единой массой. Если они и тут будут разбиты, то могут тем же порядком снова отойти и опять начать бой уже в третий раз. Таким образом, при этом порядке бой ведется и возобновляется одновременно и по греческому и по римскому образцу. Впрочем, едва ли можно представить себе войско более мощное: начальников у него множество, оба крыла его в огромном изобилии защищены всеми видами оружия. Единственно слабое место — это тыл, с обозами и нестроевыми частями, да и здесь для защиты поставлены на фланге отряды запасных пикинеров. Они готовы отбить всякое нападение, откуда бы оно ни пришло. Что касается тыла, то на самом деле и он обеспечен от удара, так как никакой враг не может быть так силен, чтобы напасть на тебя со всех сторон одновременно; если такой неприятель найдется, с ним вообще нечего воевать.
Пусть противник будет даже втрое сильнее, а войска его устроены не хуже наших, он неминуемо ослабит себя, пытаясь охватить нас с разных сторон, и стоит опрокинуть его в одном месте, чтобы все пошло прахом. Нападения конницы, если она даже сильнее нашей и одолеет ее, бояться нечего, так как пики отразят любую атаку. Начальники поставлены так, что им удобно распоряжаться и передавать полученные приказания. Промежутки между батальонами и между шеренгами не только позволяют одной части войск пройти через линии другой, но очень удобны для пропуска воинов, прибывших с приказаниями командующего. Войско наше, как и римское, должно насчитывать около 24000 человек; вспомогательные силы, присоединенные к нашим двум бригадам, должны быть устроены по их образцу, так же как союзнические войска строились и сражались по примеру римского легиона. При боевом порядке, который я вам только что объяснил, это очень просто: если вы усиливаете паше войско еще двумя бригадами или двойным количеством солдат, вам надо только соразмерно удлинить боевую линию, поставив 20 батальонов вместо 10, или увеличить глубину фронта — смотря по действиям неприятеля или по условиям местности.
ЛУИДЖИ: Знаете, синьор, я уже как будто вижу это войско и горю желанием посмотреть на него в деле. Я ни за что на свете не хотел бы, чтобы вы были Фабием Максимом, избегали бы врага и откладывали бой. Я бы возмущался вами еще больше, чем римляне Фабием.
ФАБРИЦИО: На этот счет не беспокойтесь. Разве вы не слышите уже грома пушек? Наши открыли огонь, но причинили неприятелю лишь малый урон. Запасные велиты выступают теперь вместе с легкой конницей и с отчаянным криком бросаются на неприятеля, рассыпаясь как можно шире. Неприятельская артиллерия дала один залп, но снаряды пронеслись через головы нашей пехоты и не причинили ей никакого вреда. Чтобы помешать ей выстрелять второй раз, наши велиты и конница уже напали на нее, неприятель двинулся им навстречу, и как нашим, так и вражеским пушкам приходится замолчать. Посмотрите, как мужественно бьются наши воины, как крепка их дисциплина, выработанная постоянными военными упражнениями и верой в войско, которое идет за ними вслед. Вот оно мерным своим шагом, в полном боевом порядке выступает вместе с тяжелой конницей навстречу противнику. Наша артиллерия, чтобы пропустить его, отходит на места, только что очищенные велитами. Полководец воодушевляет воинов, обещая ям верную победу. Вы видите, что велиты и легкая конница отошли, расположились по сторонам войск и выжидают, нельзя ли налететь на противника с фланга.
Вот войска сошлись! Посмотрите, с каким мужеством и безмолвием наши выдержали удар неприятеля; полководец отдал тяжелой коннице приказ только поддерживать пехоту, не наступая самой и не отдаляясь от пехотных линий. Видели вы, как наша легкая конница ударила на отряд неприятельских стрелков, собиравшихся зайти нам во фланг, как бросились им на помощь эскадроны противника, и как стрелки, стиснутые между двух колонн атак, не в состоянии открыть огонь и отступают за линию своих батальонов? Смотрите, с какой яростью разят противника наши пики, но тяжелая пехота обеих сторон сблизилась настолько, что пикинеры уже не могут работать и, по правилам нашего боевого построения, они медленно отступают сквозь ряды тяжело вооруженных солдат.
Между тем большой отряд вражеской тяжелой конницы смял наших жандармов на левом крыле. Наши, твердо соблюдая правило, отступили под защиту запасных пик, возобновили с их помощью бой и опрокинули противника, перебив у него множество людей. Тем временем действующие пики передних батальонов прошли назад сквозь ряды пехоты, и теперь в бой вступают щитоносцы. Смотрите, с какой доблестью, уверенностью и легкостью они уничтожают неприятеля! Разве вы не видите, что ряды так сомкнулись в бою, что солдатам только с большим трудом удается действовать мечами? Смотрите, с какой бессильной злобой умирают враги. Ведь они вооружены только пиками и мечами, а щитов у них нет. Пика бесполезна, потому что слишкам длинна, меч бессилен против сильнейшего вооружения наших воинов, и неприятельские солдаты частью падают убитыми или ранеными, частью спасаются бегством. Они бегут и на правом и на левом крыле. Победа за нами! Не правда ли, как счастливо прошла битва? Скажу только, что я испытал бы гораздо большее счастье, если бы мне было суждено видеть это сражение на деле. Заметьте, что мне даже не пришлось посылать в дело ни вторую, ни третью линию войск; враг побежден силами одной первой. Вот все, что я мог вам сказать, и хочу только спросить, все ли для вас ясно?
ЛУИДЖИ: Вы победили так стремительно, что я не могу еще опомниться от восторга. Я так ошеломлен, что даже не могу сказать, остались ли у меня какие-нибудь сомнения или нет. Моя вера в вашу мудрость не имеет границ, но я все же позволю себе высказать то, что мне приходит на ум. Скажите прежде всего, почему ваша артиллерия стреляла только один раз? Почему вы сейчас же увели ее назад и больше о ней не упоминали? Мне кажется далее, что вы слишком легко распорядились неприятельскими пушками, заставляя их стрелять слишком высоко; это, конечно, вполне возможно, но ведь бывает же, и, вероятно, часто, что ядра бьют прямо по вашим солдатам. Что же вы стали бы тогда делать? Раз уж я заговорил об артиллерии, я скажу вам об этом все, чтобы исчерпать свой вопрос и больше к этому не возвращаться. Я часто слышал пренебрежительные отзывы о вооружении и боевом порядке древних. При этом обычно говорят, что в наши дни эти войска были бы недостаточны и, пожалуй, даже вовсе бесполезны перед мощью артиллерийского огня, который уничтожает самый глубокий строй и пробивает самые мощные латы. Сторонники этого мнения считают безумием вводить боевое построение, которое все равно не может устоять, и мучиться под тяжестью оружия, которое все равно не в состоянии тебя защитить.
ФАБРИЦИО: Ваш вопрос касается очень многих вещей и требует поэтому подробного ответа. Верно, что я приказал своей артиллерии выстрелить только один раз, да и то не без колебания. Дело в том, что для меня гораздо важнее защититься от неприятельских ядер, чем поражать противника своими. Вы должны знать, что спастись от артиллерийского огня можно только двумя способами: надо поставить войска в такое место, куда ядро не долетит, или укрыть их за стеной или валом. Других средство нет, да и первые удадутся только в случае особой крепкости вала или стены. Полководец, решающийся на бой, на может ни укрыть своих войск, ни поставить их в такое место, где ядра их не достанут.
Раз нельзя защититься от пушек, надо найти средство терпеть от них как можно меньше урона. Срество есть только одно — захватить их сейчас же. Для этого надо стремительно кинуться врассыпную, а не наступать медленно и густыми рядами. Быстрота удара не позволит неприятелю выстрелить во второй раз, а потери при рассыпном строе будут наименьшими. Такое движение невозможно для воинской части, построенной по-боевому. Если она бежит, ряды расстраиваются, а когда колонна идет в беспорядке, то неприятелю не приходится тратить силы на то, чтобы ее рассеять, потому что она рассыпается сама. Я построил свое войско с расчетом достигнуть двойной цели: расположив на крыльях 1 000 велитов, я приказал им сейчас же, после того как наша артиллерия выстрелит, броситься вместе с легкой конницей на неприятельские пушки. Я не велел своей артиллерии стрелять вторично именно потому, что не хотел, дать неприятелю лишнее время: ведь невозможно самому выигрывать время и вместе с тем не позволить этого другому.
Я не продолжал обстрел по той же причине, по которой колебался стрелять с самого начала, — именно потому, что боялся, как бы неприятель не открыл огонь первым. Ведь, если ты хочешь обезвредить артиллерию противника, надо на нее напасть; если он не защищает свои орудия, ты их захватываешь; если он хочет их отстоять, ты должен двинуться вперед, а когда друг и недруг смешаются в общей свалке, то из пушек стрелять нельзя. Доводы эти, как мне кажется, достаточно убедительны и не нуждаются в примерах; однако, древняя история дает нам некоторые образцы, и я хочу их привести. Вентидий перед боем с парфянами, вся сила которых была в стрельбе из луков, подпустил их почти к самому валу лагеря, раньше чем вывести свои войска. Сделал он это только с одной целью — сейчас же вступить в рукопашную схватку, не дав им времени для нового обстрела. Цезарь рассказывает, что во время одной из битв Галльского похода враги бросились на него с таким бешенством, что его воины не успели бросить свои дротики, как это полагается у римлян. Ясно теперь, что спастись в поле от орудия, бьющего издалека, можно только одним путем — захватить его с величайшей быстротой.
Была и другая причина, по которой я шел на врага, не вводя в дело артиллерию. Вы, может быть, сейчас засмеетесь, но я считаю, что пренебрегать ею нельзя. Самая большая опасность для войска, при которой легче всего начинается смятение, — это невозможность видеть неприятеля. Сильнейшие армии часто бывали разбиты потому, что солдат ослепляли пыль или солнце. Между тем ничто не вызывает такого густого мрака, как пороховой дым; я считаю поэтому, что лучше предоставить неприятелю ослеплять самого себя, чем разыскивать его, ничего не видя. Поэтому я предпочел бы не стрелять из пушек, или, во избежание упреков ввиду большой славы артиллерии, я расставил бы орудия на флангах, чтобы не ослеплять дымом солдат, так как это для них самое важное. Чтобы показать вам, насколько полезно испортить врагу видимость поля битвы, я сошлюсь на Эпаминонда, который именно с этой целью выслал против наступавшего неприятеля свою легкую конницу, рассчитывая на то, что поднятая ею густая пыль скроет его войска от лакедемонян. Расчет оправдался и доставил ему победу. Вы говорите далее, что я по-своему распорядился чужой артиллерией, заставив ее стрелять через головы моей пехоты. Должен сказать, что большей частью так и бывает и что огонь тяжелой артиллерии для пехоты почти безвреден. Обратное случается крайне редко. Пехота — очень низкая мишень, а стрелять из тяжелых пушек так трудно, что стоит сделать малейшую ошибку, нацелиться немного выше — и ядро летит через головы, а если цель взята ниже, чем нужно, оно попадает в землю и не доходит вовсе.
Кроме того, пехоту спасает любая неровность почвы, так как самый мелкий кустарник или холмик, отделяющий ее от артиллерии, уже портит меткость пушечного огня. Легче, конечно, попасть в конницу, особенно в тяжелую, которая вообще выше легкой и построена более густыми рядами, но и этого можно избежать, отведя конницу в тыл, пока огонь не прекратится. Несомненно, что небольшие орудия гораздо опаснее ружья, но лучшее средство против них — это рукопашный бой. Если при первом столкновении многие будут убиты, но это ничего не значит — убитые бывают всегда. Хороший полководец и хорошее войско боятся не частных потерь, а общего крушения, и должны подражать в этом швейцарцам, которые никогда не уклоняются от боя из страха перед артиллерией и карают смертью того, кто, испугавшись огня орудий, покинет ряды или проявит малейший признак страха. Итак, я отвел свою артиллерию назад после первого выстрела, для того чтобы очистить место батальонам. В дальнейшем я о ней не упоминал потому, что с началом общего боя она стала ненужной. Вы сказали еще, что, по мнению многих, оружие и боевой порядок древних сейчас уже бесполезны ввиду разрушительной силы пушек. Можно заключить из ваших слов, что наши современники изобрели для успешной борьбы с артиллерией какое-то новое оружие и боевое построение. Если эта тайна вам известна, я был бы вам очень признателен за ее раскрытие, ибо пока я такого оружия не знаю и не думаю, чтобы его можно было найти. Действительно, мне хотелось бы услышать от этих людей, почему наши пехотинцы носят железные латы и нагрудники, а конные вообще закованы в броню; ведь если отрицать древнее оружие вследствие его бесполезности перед артиллерией, то надо отказаться и от нынешнего.
Хотелось бы также знать, почему швейцарцы, в полном согласии с античным боевым порядком, строят свою бригаду густой колонной в б 000 или 8 000 человек пехоты и почему все другие народы им в этом подражают, несмотря на то, что артиллерийский огонь при этом построении так же опасен, как и при любом другом, позаимствованном у древних. Думаю, что ответа не найдется. Если же вы спросите любого знающего военного, он ответит вам так: прежде всего, латы надеваются потому, что они защищают если не от ядер, то от самострелов, пик, мечей, камней и всякого другого неприятельского оружия. Далее, он сказал бы вам, что при построении густыми рядами, по швейцарскому примеру, можно легче отбросить пехоту противника, отразить нападение конницы и вместе с тем затруднить врагу прорыв собственной линии. Из всего этого ясно, что войскам угрожают не только пушки, но и многое другое, от чего их предохраняют латы и предлагаемый мною боевой порядок. Следовательно, чем лучше вооружено войско, чем плотнее и крепче его ряды, тем надежнее оно защищено. Поэтому приходится сказать, что сторонники мнений, о которых вы здесь говорили, люди или малоопытные или не продумавшие дело до конца. Ведь если самое слабое оружие древних, употребляемое ныне, т. е. пики, и наименее совершенное из их боевых построений, т. е. швейцарская бригада, приносят огромную пользу и обеспечивают войскам такое превосходство, то почему надо считать бесполезными другие виды древнего оружия и те боевые построения, которые сейчас забыты? Наконец, если мы, несмотря на артиллерию, все же сохраняем построение густыми рядами, как это делают швейцарцы, то какой же из боевых порядков древности будет для нас еще более опасен? Ведь всем известно, что артиллерийский огонь всего страшнее для войск, наступающих плотной массой. Наконец, ведь не мешает же артиллерия осаждать крепость, хотя, укрываясь за стенами, она может обстреливать мои войска в полной безопасности и усиливать огонь, как ей угодно, тогда как я захватить ее не могу и вынужден ждать, пока ее не смирит ответный огонь моих собственных пушек; тем более мне нечего бояться артиллерии в поле, где ею можно сейчас же овладеть.
Из всего этого я вывожу, что артиллерия не препятствует восстановлению воинских учреждений древних и доблести их. Я бы развил свою мысль подробнее, если бы уже не беседовал с вами об этом роде оружия; предпочитаю сейчас сослаться на то, что говорилось раньше.
ЛУИДЖИ: Мы вполне поняли ваши мысли об артиллерии, и в общем вы, по-моему, показали, что лучшее средство борьбы с нею в поле на глазах у врага — это немедленный захват ее в самом начале боя. Однако, у меня все же является сомнение: мне кажется, что неприятель может прикрыть артиллерию с флангов и расставить ее так, что она будет поражать ваших солдат, а захватить ее вам не удастся. Вы, помнится, говорили, что при построении в боевой порядок вы оставляете между батальонами свободное пространство в 4 локтя, а между батальонами и запасными пиками оно расширяется у вас до 20 локтей. Если враг построит свое войско по вашему образцу и поместит свою артиллерию в эти интервалы, он сможет, по-моему, расстреливать вас совершенно спокойно, ибо вам уже не удастся ворваться в неприятельские линии, чтобы захватить орудия.
ФАБРИЦИО: Ваше сомнение более чем основательно, и я постараюсь сейчас это рассеять или найти средство борьбы с подобной опасностью. Я уже говорил вам, что батальоны как в походе, так и в бою находятся в постоянном движении, причем ряды, естественно, все время смыкаются. Если вы оставите между ними узкие интервалы и затем поставите туда свою артиллерию, то ряды скоро настолько сомкнутся, что артиллерия не сможет больше стрелять. Если вы, наоборот, оставите широкие интервалы, то избавляетесь от одной опасности, но навлекаете на себя другую, худшую, потому что неприятель получает полную возможность не только захватить ваши орудия, но и порвать ваш фронт.
Заметьте, впрочем, что артиллерию, особенно перевозимую на колесах, ставить между рядами нельзя: дело в том, что пушка стреляет не в ту сторону, куда она движется, а в обратную, так что для стрельбы она должна повернуться кругом, а это требует такого пространства, что 50 артиллерийских повозок приведут в расстройство целое войско. Поэтому орудия приходится держать вне рядов, подвергая их опасности захвата, о чем я вам уже говорил.
Допустим, однако, что артиллерия разместится между рядами и что неприятелю удастся избежать обеих крайностей, т. е. и чрезмерного смыкания рядов, мешающего стрельбе, и слишком широких интервалов, открывающих врагу возможность прорыва. Я утверждаю, что и в этом случае легко обезопасить себя, оставив между частями своих войск свободное пространство, куда будут попадать ядра; таким образом, самый яростный обстрел пропадает даром. Трудностей это не представляет никаких, потому что неприятель ради безопасности своей артиллерии должен расположить ее сзади, у крайней линии интервалов, и, чтобы не попадать в своих, ей придется всегда стрелять по одному направлению, прямо перед собой; поэтому стоит только очистить ядрам место, и они станут безвредными. Есть общее правило: оставлять свободный проход силе, которую нельзя сдержать; так поступали древние, когда им приходилось встречаться со слонами и военными колесницами. Я думаю и даже уверен, что вы представляете себе дело так: я разыграл сражение по собственному произволу и потому его выиграл. Однако, если все мною сказанное вас еще не убедило, я должен повторить, что войско, вооруженное и построенное по моему способу, непременно при первом же столкновении должно опрокинуть противника, построенного по образцу современной армии, вытянутой большей частью в одну линию, не имеющей щитов и вооруженной так плохо, что она не может защищаться в рукопашной схватке.
Принятый у нас боевой порядок негоден, потому что если батальоны размещаются рядом в одной линии, то нет глубокого строя, если же они стоят друг за другом, то при неумении пропускать одну часть войск через ряды другой они смешиваются и могут легко придти в полный беспорядок. Правда, мы даем своим войскам разные наименования, разделяя их на авангард, главные силы и арьергард, но разделение это соблюдается только в походе и в лагере; в сражении же все войска бросаются вперед разом, и судьба их решается первым ударом.
ЛУИДЖИ: В вашем описании сражения я обратил внимание также и на то, что ваша конница была опрокинута неприятельской и укрылась под защиту запасных пик; затем она с их помощью возобновила бой и в свою очередь опрокинула противника. Я верю, что пикинеры могут остановить кавалерию, если они построены густой глубокой массой, как швейцарцы, в вашем же войске имеется только 5 шеренг пик во фронте и 7 — на фланге, так что я не понимаю, как они могут устоять против конного натиска.
ФАБРИЦИО: Я вам уже сказал, что в македонской фаланге могли действовать в одно время только 6 передних шеренг; скажу вам также, что в швейцарской бригаде, будь она даже глубиной в 1 000 шеренг, сражаться могут только первые четыре или пять: длина пики — 9 локтей, древко на 1 1/2 локтя отведено назад и закрыто рукой, так что пики первой шеренги выдаются вперед на 7 1/2 локтей. Вторая шеренга теряет эти 1 1/2 локтя и еще столько же на пространство, отделяющее ее от первой. Следовательно, острия ее пик выдаются из-за первой шеренги только на 6 локтей; пики третьей шеренги выдаются из-за первой на 4 1/2 локтя, четвертой — на 3, пятой — на 1 1/2. Все остальные шеренги в бою не участвуют; они служат только для замены людей;. выбывших из первых шеренг, и образуют для них нечто вроде стены с бойницами. Итак, если 5 швейцарских шеренг могут выдержать напор конницы, то почему это невозможно для моих пикинеров, которых точно так же поддерживают сзади другие войска, вооруженные, правда, не пиками, а мечами. Если строй запасных пикинеров, расположенных на флангах, кажется вам недостаточно глубоким, то можно перестроить их в каре и поставить на флангах двух батальонов задней линии; оттуда их можно легко двинуть к фронту или к тылу войска, на помощь нашей кавалерии.
ЛУИДЖИ: Будете ли вы всегда пользоваться только той формой боевого построения, которую вы нам описали?
ФАБРИЦИО: Конечно, нет! Боевой порядок меняется. смотря по условиям местности, по количеству и качеству неприятельских войск. Я покажу это потом на примерах. Я привел вам свое построение не потому, что оно сильнее всех других, хотя оно действительно сильнейшее, а для того, чтобы дать вам правила и указания, с помощью которых вы можете познать и другие формы боевого порядка. У каждой науки есть общие положения, на которых она большей частью и основывается. Об одном только вы должны помнить всегда: никогда не стройте войска так, чтобы сражающиеся впереди не могли получить помощи от находящихся сзади; тот, кто сделает эту ошибку, обрекает большую часть своего войска на бездействие и никогда не победит, если встретит сильного врага.
ЛУИДЖИ: У меня явился новый вопрос. В вашем построении вы ставите 5 батальонов впереди, 3 — в середине и 2 — в последней линии. Мне казалось бы, что надо поступать наоборот, потому что прорыв, по-моему, труднее, если наступающий, по мере проникновения его в наши ряды, встречает все более плотную массу войск. При вашем способе дело, по-моему, обстоит так, что чем сильнее нападение, тем слабее становится защита.
ФАБРИЦИО: Ваши сомнения должны несколько рассеяться, если вы припомните, что триариев, составлявших третью линию римского легиона, было не больше 600 человек и они стояли позади. всех. Следуя этому примеру, я поставил в задней линии 2 батальона, т. е. 900 человек пехоты. Таким образом, подражая римскому порядку, я снимаю с передовой линии не слишком мало, а скорее слишком много солдат. Можно было бы просто сослаться на этот пример, но я хочу вам объяснить, почему я так поступаю. Первая линия войск должна быть крепкой и плотной, так как ей предстоит выдержать неприятельский натиск, а впереди ее нет своих войск, которые отступали бы сквозь ее ряды. Здесь должен быть даже излишек людей, иначе сила линии неминуемо уменьшится вследствие недостаточно глубокого строя или малочисленности солдат. Наоборот, вторая линия, раньше чем встретит врага, должна быть готова к тому, что в ряды ее вольются свои же отступающие части. Поэтому здесь необходимы большие интервалы, и она должна быть малочисленнее первой линии; если делать ее сильнее первой или равносильной, то пришлось бы или обойтись без интервалов, что вызвало бы беспорядок, или выдвинуть ее с обеих сторон за пределы первой линии войск, что испортило бы боевое построение. Вы ошибаетесь, если думаете, что чем дальше неприятель проникает в ряды нашей бригады, тем сопротивление становится слабее. Ведь противник вообще не может столкнуться со второй линией, пока она не соединилась с первой, и тогда она будет сильнее, а не слабее, между тем как врагу придется сражаться с двумя линиями зараз. То же произойдет, если неприятель доберется до третьей линии, так как ему надо будет вступить в бой не с двумя последними свежими батальонами, а со всей бригадой. Эта последняя линия должна вместить еще больше войск. Поэтому свободное пространство между батальонами должно быть еще шире, а состав ее всего меньше.
ЛУИДЖИ: Вы меня вполне убедили, но ответьте мне, пожалуйста, еще на один вопрос. Если 5 первых батальонов отступают сквозь ряды 3 вторых, а затем 8 батальонов второй линии отойдут к 2 батальонам третьей, то как могут эти 8, а затем и 10 батальонов уместиться на пространстве, занятом первоначально первыми пятью?
ФАБРИЦИО: Прежде всего, это не одно и то же пространство, потому что первые 5 батальонов разделены четырьмя интервалами, которые постепенно заполняются по мере отступления их к войскам второй и третьей линий. Остаются затем интервалы между бригадами, а также между батальонами и запасными пиками, образующие в общем достаточно большое пространство. Прибавьте к этому, что батальоны, построенные в боевой порядок и еще не понесшие убыли, занимают не то пространство, как после боя, когда их ряды уже поредели; потери приводят или к смыканию или, наоборот, к расширению рядов. Ряды расширяются, когда людей охватывает такой страх, что они бросаются бежать; наоборот, они смыкаются, если страх заставляет людей искать спасения не в бегстве, а в самозащите. В этом случае вы всегда увидите, что строй сомкнется, а не рассыплется. Заметьте далее, что передовые пять шеренг пикинеров, начавшие бой, отступают потом сквозь ряды батальонов за последнюю линию войск и очищают место боя щитоносцам с мечами. При отступлении их в тыл командующий может распорядиться ими по своему усмотрению, тогда как в рукопашной схватке они совершенно бесполезны. Таким образом, интервалы, установленные заранее, могут вполне вместить остаток солдат. Допустим, что этого пространства не хватит — остаются фланговые войска; ведь это не стены, а люди, которые могут расступиться и очистить столько места, сколько понадобится.
ЛУИДЖИ: Как поступаете вы с запасными пиками, поставленными на флангах? Должны ли они при отступлении батальонов первой линии оставаться на месте, образуя как бы два выступа, или отступать вместе с батальонами? Если им надо отступать, то как могут они это выполнить, не имея за собой батальонов с широкими интервалами?
ФАБРИЦИО: Если неприятель, принудивший батальоны к отступлению, на них не нападает, они могут оставаться на месте в боевом порядке и тревожить противника с фланга, когда первые батальоны уже отступят. Если же он, что вероятнее всего, на них выпадет, так как он достаточно силен, чтобы потеснить другие войска, то надо отходить. Выполнить это очень легко, хотя интервалов за ними нет: стоит только вздвоить ряды по прямому направлению, влив одну шеренгу в другую, как мы об этом уже говорили, когда речь шла о вздваивании рядов. Верно, что при отступлении вздваивание производится иначе, чем я вам объяснял; я ведь говорил вам, что вторая шеренга вступает в первую, четвертая — в третью и так далее. Теперь надо идти не вперед, а назад, и начать не с передних, а с задних шеренг, так чтобы при вздваивании получилось не прямое, а попятное движение.
Однако, чтобы ответить на все возможные ваши возражения против разыгранного мною сражения, я снова повторяю, что я показал вам это построение и битву с целью объяснить вам две вещи: как строится войско и как оно обучается. Мой боевой порядок для вас как будто вполне ясен; что касается обучения, то сборы батальонов должны устраиваться как можно чаще, чтобы начальники привыкли сами и могли обучить солдат всем действиям, о которых мы говорили. Солдату надо хорошо знать все действия батальона, а начальники должны понимать значение батальона в целом войске, и только тогда они будут верно исполнять распоряжения командующего. Они должны уметь распоряжаться несколькими батальонами одновременно и быстро занимать назначенное им место; поэтому на знамени каждого батальона должен быть ясно обозначен его номер, причем таким образом удобнее передавать приказания командующего, а начальник и солдат легче узнают по номеру свое знамя. Бригады также должны иметь особые номера на главном знамени. Необходимо, чтобы каждый знал номера бригад, стоящих на левом или правом фланге, номера батальонов первой и второй линий и т. д.
Чины войска должны также различаться по номерам: например, номер первый означает декурионов, второй — начальника 50 действующих велитов, третий — центуриона, четвертый — начальника первого батальона, пятый — второго, шестой — третьего и так далее — до начальника десятого батальона, выше которого стоит уже командир бригады. Получить этот последний чин может только тот, кто раньше пройдет все низшие степени.
Кроме того, есть еще три начальника запасных пикинеров и два начальника запасных велитов, которые, по-моему, должны быть равными по чину начальнику первого батальона. Меня нисколько не смущает, что шесть человек окажутся в одном чине: каждый из них будет от этого еще усерднее и постарается превзойти остальных, чтобы быть произведенным в начальники второго батальона. Зная место своего батальона, каждый начальник займет его в ту минуту, как по звуку трубы взовьется главное знамя и все войско будет построено в боевой порядок. Уметь строиться мгновенно — первое, к чему непременно надо приучить войско. Упражнение это необходимо проделывать ежедневно и даже несколько раз в день.
ЛУИДЖИ: Должны ли быть на знаменах еще какие-нибудь знаки, кроме номеров?
ФАБРИЦИО: На главном знамени должен быть герб князя; на прочих может быть тот же герб в другом поле или иной знак — по усмотрению командующего. Это неважно, лишь бы знамена ясно отличались одно от другого. Перейдем, однако, к следующему упражнению. Когда войско построено, оно должно научиться двигаться мерным шагом, строго сохраняя при этом равнение.
Третье обучение — боевые приемы; артиллерия должна выстрелить и отъехать назад; запасные велиты выступают вперед и после притворной атаки отходят; батальоны первой линии отступают в интервалы второй, точно они разбиты; обе линии отступают к третьей и возвращаются затем на свои места. Надо так приучить солдат к этим приемам, чтобы они стали естественными и повседневными движениями, а при некотором опыте и навыке это достигается очень легко.
Четвертое упражнение — научить солдат понимать распоряжения командующего по звуку музыки или движению знамени, так как приказания с живого голоса понятны без всякого объяснения. Особенно важны распоряжения, подаваемые музыкой, и потому я скажу вам несколько слов о боевой музыке древних. У лакедемонян, по рассказу Фукидида, господствовала флейта, так как они считали, что под звуки ее войска идут мерно и спокойно, без ненужных порывов. У карфагенян этой же цели служила цитра. Лидийский царь Алиат употреблял на войне цитру и флейту. Александр Великий и римляне ввели у себя рога и трубы, находя, что эти инструменты зажигают сердца и заставляют воинов биться с удвоенной силой. Мы же последуем и в этом примеру обоих народов так же, как уже сочетали греческий образец с римским, выбирая оружие войска. При командующем должны быть трубачи, потому что звук трубы не только воспламеняет мужество солдат, но лучше всякого другого инструмента будет слышен среди самого ужасного шума. При начальниках батальонов и бригад находятся барабанщики и флейтисты; они будут играть не так, как сейчас, а как обычно играют на пирах. Звуком трубы командующий укажет, должны ли войска стоять на месте, идти вперед или отступать, надо ли стрелять артиллерии или выбегать запасным велитам; разнообразие трубного звука ясно покажет солдатам все необходимые движения, а после труб ту же команду повторят барабаны. Упражнение это очень важно и должно повторяться часто. В кавалерии должны быть трубы, но менее громкие и с иным звуком. Вот все, что я мог вам сказать о боевом порядке и обучении войска.
ЛУИДЖИ: Я все же попрошу вас объяснить мне еще одну вещь: почему ваша легкая конница и велиты бросаются на врага с дикими криками, а остальное войско идет навстречу врагу в полном безмолвии? Я не понимаю этой разницы.
ФАБРИЦИО: Древние полководцы держались разных мнений насчет того, надо ли бежать на неприятеля с криком или медленно идти молча. В молчании лучше сохраняется порядок и яснее слышны приказания начальника, а крик возбуждает боевой пыл. Я считаю, что и то и другое одинаково важно, и потому приказываю одним частям с криком бросаться на врага, а другим — велю идти молча. Впрочем, я вовсе не считаю, что беспрестанный крик полезен: он заглушает команду, и в этом его большая опасность. Трудно предполагать, что римляне после первого столкновения продолжали кричать. В их истории постоянно говорится о том, как бегущие солдаты останавливались по слову и убеждениям полководца и как они в разгаре сражения перестраивались по его команде; это невозможно, если крики заглушают голос начальника.

Далее